И я наконец-то чувствую себя по-настоящему уставшей, изможденной физической работой, и это очень приятно. Это парадокс: я абсолютно городской житель, наслаждающийся наличием всех известных удобств и материальных благ, я не мыслю себя в походных условиях, не хочу жить в деревне, но с радостью на целый день уезжаю на конюшню, чтобы делать всё, что скажут, абсолютно бескорыстно, просто так. Может быть, мне так нравится эта усталось, поскольку кроме подметания проходов, поливания манежа, раздачи сена, я вдоволь натыкалась во теплые носы различных пород и мастей, чистила беспокойный молодняк, научилась ловить лошадь в поле и вести ее в конюшню и, конечно, наездилась верхом. Хотя в рейтинге общений в лошадьми верховая езда явно не на первом месте, но да, я чертовски люблю постоянно свой страх перед опасностью и риском ставить в невыносимые условия, чтобы убежал однажды и не возвращался.
Кроме того, это день, наполненный доброй.
На остановке добрая бабушка случайно заговаривает, садится рядом, дает леденец, невозможно отказаться, потому что от нее пахнет добротой; она задает обычные вопросы: где учишься, чем занимаешься - но ей хочется отвечать, мы разговариваем, она постоянно улыбается, и ее морщинки собираются в маленькие улыбки по всему лицу; подходит мой автобус, я кладу ей в ладонь столько шоколадных конфет, сколько вмешается, а она смущается страшно, но берет и желает здоровья.
На конюшне, маленькая дочка тренера, девочка лет семи: русые волосы, собранные в тонкую косичку, раскосые глаза и невероятно живая, естественная улыбка - постоянно снует туда-сюда, пока ее мать, жесткая и бескомпромиссная, заезжающая самых буйных жеребцов, заводит лошадей в загоны. Мы знакомимся с девочкой, так странно слышать, как она тонким голоском обращается ко мне на Вы, сразу чувствуется, что я выгляжу уже взросло, для нее я, возможно, недостижимо взрослая. Пока я езжу в манеже, давая рысаку разогнаться и вдоволь размять ноги, девочка чертит улыбающиеся смайлики и строит домики из песка, а когда я слезаю с лошади, подбегает, обнимает этого гнедового жеребца за шею и говорит быстро-быстро: "Я так их люблю, они такие теплые, я так их люблю, всех-всех", - а жеребец от такой нежности начинает немного суетиться, а потом успокаивается, утыкается в русые волосы и дышит громко, делая ветер. Когда я, переодевшись, забегаю в тренерскую, чтобы найти хоть кого-нибудь, девочка опять мне улыбается, немного смущенно говорит: "А вы уходите уже?", - а когда я уже почти выхожу, очень искреннее просит: "Нарисуйте мне лошадку, пожалуйста". И я не могу устоять, я не боюсь пропустить последний автобус и рисую лошадку, а рядом, на листочке, нарисованы корявые, но искренние лошади девочки. Я ведь в детстве тоже была такой, я рисовала лошадей везде и всегда, я замирала перед телевизором, когда показывали лошадь, даже мельком, я постоянно мечтала, что буду утыкаться в теплые носы, ездить верхом, ухаживать. На прощание я отдаю все конфеты и черные сухарики девочке, она громко грызет их и говорит: "Мы обязательно еще увидимся, в пятницу, да".
Меня трогает всё это.